Каждая женщина в Республике Молдова как минимум раз в жизни была жертвой акта насилия. Чаще всего, в семье, согласно статистическим данным.
Согласно сухим цифрам статистики, которые могут шокировать, но не могут, все же, передать в полной мере все страдание и трагедию человеческого существа, 73 процента женщин Республики Молдова подвергались, как минимум раз в жизни, той или иной форме насилия, преимущественно в семье. Каждый год примерно для 30 из них жестокость агрессивных действий, которым подвергаются, означает смерть. Это всего лишь статистика, которую, по всей видимости, государство считает преувеличенной, поскольку иначе трудно объяснить весьма анемичную реакцию властей на подобные реалии.
Например, исполняется четыре года с тех пор, как Республика Молдова подписала Конвенцию Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием, известную также как Стамбульская конвенция, конвенцию, которая обязывает государство к нулевой толерантности к любой форме насилия в отношении женщин. Конвенция подписана, но до сих пор не ратифицирована Кишиневом. Что произошло по ходу времени и чем объясняется это промедление?
Вероника Телеукэ является координатором Национальной коалиции «Жизнь без насилия в семье». На протяжении почти 7 лет эта национальная сеть, состоящая их 23 неправительственных организаций и государственных учреждений, которые оказывают услуги в области насилия в семье, не только оказывает непосредственную помощь жертвам, но и продвигает их права, способствуя тому, чтобы их голос был услышан.
Вероника Телеукэ: Законопроект о ратификации Конвенции получил положительное заключение в одной парламентской комиссии и негативное в другой комиссии. Пандемия переместила этот проект, этот приоритет или необходимость куда-то поближе к хвосту. Как правило, в подобных кризисных ситуациях, при наличии политических кризисов, санитарных кризисов, любых других кризисов, все, что связано с правами уязвимых групп людей, в данном случае я имею в виду права женщин, сдвигается подальше, и обычно политики говорят, смотрите, у нас сейчас другие нужды, другие приоритеты, а это всего лишь какие-то капризы, ибо сейчас в политической повестке дня есть другие более важные вещи.
Ратификация Конвенции не означает, что все права будут автоматически обеспечены, и у нас сразу же все наладится — у нас не будет насилия, не будет притеснения, дискриминации, будет финансирование и все будет хорошо.
Нет, все это не так, однако Конвенция является тем международным инструментом, который обеспечивает дополнительную гарантию того, что государство возьмет ряд обязательств и, волей – неволей, государству придется выполнить эти обязательства, в том числе ассигновать на это деньги, что, по-видимому, больной вопрос для любого государства: дополнительные финансовые средства на обеспечение прав человека, особенно традиционно уязвимых групп населения, не находятся.
Cu DREPTul: Почему нет желания ратифицировать этот документ?
Вероника Телеукэ: Не было ни разу публичного четкого ответа на вопрос, почему затягивается ратификация Конвенции. Конвенция это первый документ, в котором говорится, что насилие обусловлено определенными стереотипами, коллективными стереотипами, гендерными стереотипами, что необходимо комплексное вмешательство в образование для искоренения этих стереотипов. И все, что связано с образованием/воспитанием, с полом, с термином гендер, интерпретируется и используется манипулятивным образом различными группами, и политическими, и неполитическими. Существует огромный страх, манипулируют тем, что исчезнет традиционная семья. Один из муссируемых аргументов – якобы будут легализированы однополые браки, что будут отбирать детей из семей, всевозможные страшилки, которые хорошо воспринимаются там, где бытует невежество, где нет здорового воспитания, где нет адекватного сексуально-репродуктивного образования в школах, в учебных заведениях. Где существует определенная доза незнания, невежества, именно там очень много манипулирования и страха.
Cu DREPTul: Вы упомянули раньше о деньгах, которые надлежало бы выделить государству после ратификации Стамбульской конвенции. И вообще, можно ли оценить, во сколько обходится насилие, и кто за него расплачивается?
Вероника Телеукэ: Цена велика и зачастую это незаметная цена, затраты на длительное лечение или психологические затраты, если можно так выразиться. Почему я это говорю?
Каковы психологические затраты детей, живущих в среде насилия и несущие это бремя и в дальнейшем, во взрослой жизни? Какие они? Как себя чувствуют? Каково их дальнейшее развитие в случае сохранения такого поведения? Юридические затраты.
Но дело в том, что большую часть этих затрат несут сами женщины или организации, предоставляющие эти услуги. Огромное бремя или ответственность по финансированию теперь не ложится на плечи государства.
Мы, в качестве гражданского общества, чаще всего приходим на помощь государству, начиная с оказания услуг, их финансирования. Где-то мы подменяем роль государства и помогаем государству, но мы оказываем услуги, которые государство должно предоставлять, потому что такова миссия гражданского общества, в конечном счете, организаций для женщин. Однако мы, естественно, ожидаем от государства более активного и существенного участия, в том числе финансового.
Cu DREPTul: В какой мере организациям гражданского общества удается справляться с количеством запросов и потребностей жертв?
Вероника Телеукэ: Вопрос не в том, чтобы справляться с запросами, а в качестве вмешательства, потому что каждый отдельный случай требует длительного и комплексного вмешательства. Если говорить о юридической стороне, то это все, что связано с юридической помощью, в том числе юридической помощью в судебной инстанции, а это длительный процесс. Затем следует часть, связанная с расторжением брака, разделом имущества, социальной помощью, например, с трудоустройством, зачислением детей в школу, в детский сад, с получением социальных гарантий, например социальной помощи, обучением на каких-то курсах, если женщина прежде не работала. Это комплексная и длительная помощь, не месяц, не два, а иногда может длиться и год. Психологические услуги, первая, вторая, третья психологическая консультация и отчет о психологической оценке – это лишь первый этап, кризисный этап, неотложный. Длительная психологическая реабилитация, группы поддержки, опять же, длится три-пять-шесть месяцев, а может длиться даже год. Вероятно, дело не столько в успехе в плане количества, сколько в качестве вмешательства.
Качество вмешательства измеряется тем, что эта женщина становится автономной, может принимать решения, интегрировалась в социальную жизнь, уже не хочет возвращаться назад в среду насилия, финансово независима, преодолела само насилие, а также преодолела определенные вызовы, обусловленные насилием.
Cu DREPTul: С 2007 года, когда был принят Закон о предупреждении и пресечении насилия в семье, можно сказать, что начался процесс гармонизации законодательства Республики Молдова с международными и европейскими стандартами в области прав человека. Посредством этого закона государство не только продемонстрировало свою приверженность взятому обязательству по снижению уровня насилия в семье, но также признало серьезность и масштабы явления насилия как социальной проблемы. Насколько все изменилось к лучшему за почти 14 лет?
Вероника Телеукэ: Следовало бы ожидать нормальный процесс изменений к лучшему. У нас хорошее законодательство, сопоставимое с законодательством европейских стран, на которые равняемся. С другой стороны, мы всегда говорили о том, как обеспечить выполнение законодательства на практическом уровне специалистами. Даже у специалистов существует множество стереотипов, которые отбивают у женщин всякое желание обращаться в полицию, к социальным ассистентам или к врачам, либо когда обращаются, им не предлагают решений и отговаривают двигаться дальше. У нас очень высокий уровень бедности, крайне затрудненный доступ к государственным учреждениям, к медицинской системе, к социальной системе.
Женщине, которая подверглась насилию и которая очень уязвима по разным причинам, пройти через все наши системы — юридическую, социальную, медицинскую, — это очень сложный процесс. У нее не будет ресурсов. Если не оказать помощь, ей будет крайне сложно. Ей очень повезет, если удастся дойти до успешного конца. Женщины, подвергшиеся жестокому обращению, нуждаются в длительной психологической реабилитации. Недаром насилие в отношении женщины считается проблемой психического здоровья. Последствия очень сложные и труднопереносимые, особенно когда женщина происходит из среды, в которой насилие передается из поколения в поколение, из семьи, в которой было насилие, она пережила насилие. Помочь ей изменить эти поведенческие шаблоны, помочь обрести самостоятельность, уверенность в себе, — сложный процесс, и, безусловно, ей будет очень нелегко. Экономические возможности, я не случайно сказала о бедности. Бедность это фактор, который удерживает женщин в среде жестокого обращения.
Теперь то, что произошло во время пандемии, сделало все это еще более очевидным.
Женщины, которые работали, и прежде получали скромную зарплату, имели очень низкие доходы, недекларированный доходы, не имели социальных гарантий. Сейчас, в условиях пандемии, многие женщины рассказывали, что были уволены или же их рабочие места были закрыты. У них не было никаких социальных гарантий, не было финансовой стабильности, у них не было, как у нас говорят, каких-то отложенных денег. И тогда женщины, которым негде было жить или которые платили за наем жилья, уже не могли справиться с ситуацией. А когда у нас очень высокий уровень бедности, очевидно, что будет намного больше насилия, поскольку женщины предпочитают оставаться в той среде насилия, лишь бы выжить в финансовом отношении, и зачастую они говорят: нам некуда идти, куда пойти? Пойдет в центр размещения, но для женщины пойти в центр размещения — трудное решение, потому что это связано с некой неопределенностью, она не знает, как, она не знает, что будет дальше, зачастую они неоднократно возвращаются к агрессору. Недавно я беседовала со специалистом, которая, опираясь на свой опыт, говорит, что женщина возвращается к агрессору в среднем шесть, семь раз.
У нас нет долгосрочных специализированных услуг, например таких, какие существуют в других странах, социальные квартиры, квартиры, в которых определенные уязвимые группы людей, в том числе женщины — жертвы насилия, которых мы называем выжившими, могут получить передышку, чтобы прийти в себя, пройти определенное лечение, спокойно устроить детей в школу или в детский сад, период передышки, когда она сможет как-то встать на ноги, приобрести эту финансовую автономию.
Cu DREPTul: Если определенные аспекты, как, скажем, законодательство, можно изменить путем давления, адвокации, сотрудничества, как быть с тем, что глубоко укоренилось в голове человека, например, со стереотипами/предрассудками?
Я, к примеру, включила бы курс гендерного равенства, прав женщин в контекст курса по правам человека во всех школах, лицеях, университетах, причем обязательный, а не факультативный.
Вероника Телеукэ: Подход, сфокусированный на права человека, права женщин, говоря о моей сфере деятельности, часто отсутствует. Наверное, это необходимый курс, чтобы понять, почему у нас так много насилия, почему оно нормализовано. Поскольку это происходит чаще всего, когда происходят акты насилия, домогательства, и мы видим это при освещении в прессе, даже когда речь идет об изнасиловании. Чем интересуются в таких случаях? Начинают выяснять, расспрашивать о поведении женщины. А что она сделала, а как была одета, как себя вела, была ли она достаточно хорошей матерью, а может ей не следовало заниматься политикой, а нужно было бросить работу и заниматься домом и семьей? Начинают расспрашивать обо всем, что касается морального облика, поведении, истории этой женщины.
И тогда сразу же возникает второе явление, начинается нормализация насилия. Дескать, если бы она не была бы такой или этакой, супруг, возможно, не был бы агрессивным. Или, если она не была бы одета так или иначе, ее возможно не изнасиловали бы. Значит, она заслужила этого, если муж или партнер поставил ее на место. Вот что у нас происходит. Будь у нас образование, во всех сферах, и подход, основанный на правах человека, эти явления могли бы быть не столь очевидны.
Cu DREPTul: Зачастую для того, чтобы понять масштабы определенного явления, мы прибегаем к цифрам, статистическим данным. В Республике Молдова практически 3 из 4 женщин, а точнее 73% женщин, подвергались в своей жизни той или иной форме насилия. По крайней мере, таков вывод недавнего исследования ОБСЕ, выполненного на основе опроса, проведенного в 2018 году. С другой стороны, обнародованные властями цифры намного меньше. В последнем отчете Комитета Организации Объединенных Наций (ООН) по ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, сокращенно CEDAW, за март 2020 года, говорится, что в Республике Молдова отмечается низкий уровень сообщения о случаях жестокого обращения. В таком случае, в какой мере цифры, и какие именно, описывают реальную картину?
Вероника Телеукэ: Конечно, эта цифра кажется ужасной. 70 — это очень много, это невероятно много. В то же время, мы не можем утверждать, что эти цифры не соответствуют действительности, ибо я слышала, как некий чиновник сказал, дескать эти цифры состряпаны теми же неправительственными организациями, вами для вас. Нет, это не правда.
В 2010 году официальные данные Национального бюро статистики были практически такими же. Уровень сообщения ниже 10%, а в отношении сексуального насилия еще меньше. А сейчас я думаю, если уровень сообщения был бы выше, то какими были бы цифры? Наши организации, у которых своя внутренняя статистика, говорят и представляют данные, которые подтверждают, что у нас много случаев насилия, которые не всегда сообщаются или вовсе не сообщается компетентным органам, властям. Жертвы обращаются к организациям и зачастую многие женщины не хотят обращаться в судебные инстанции, в полицию, они просто-напросто хотят спастись, вырваться из этой среды насилия, и больше им ничего не нужно. Эти данные, соответственно, не попадают в официальную статистику.
Вдобавок, у нас проблема с унифицированным сбором данных, потому что Генеральный инспекторат полиции систематически представляет очень хорошие, подробные данные. В то же время, у нас нет таких же данных, представленных таким же образом социальными ассистентами, социальной системой и медицинской системой, они какие-то разрозненные, фрагментированные. Мы не можем составить четкую картину уровня насилия, исходя из того, что уровень сообщения низкий.
У меня нет никаких сомнений, что официально представленные цифры ниже реальных. Плюс процент женщин, которые прекрасно понимают, что это насилие, что это признак насилия, в том числе психологического.
Например, совсем недавно в одной из групп одна женщина говорила, что он кричит, бранится, ломает вещи, затыкает мне рот, проверяет телефон, звонит мне по несколько раз и велит прийти домой, несмотря на то, что я постоянно дома. Это нормально или ненормально? Понимаешь, что женщина, которая задала такие вопросы, не знает. Она сомневается, нормально это или ненормально. Одни женщины сказали, что это нормально, поскольку это твой муж и естественно он будет тебе звонить, это нормально, да. Другие говорили, что нет, это ненормально, в функциональных отношениях это нарушает твои личные границы, он контролирует тебя, доминирует над тобой, навязывает свою власть, манипулирует тобой. Есть очень много женщин, которые еще не знают всего этого. В случае физического насилия все обстоит намного проще, все ясно, и, опять же, понятно, что это нехорошо и каким-то образом выходит за рамки нормальных отношений. В то же время, если ударил только однажды либо бьет или толкает, или тянет за волосы только когда подвыпивший, чтож, это не так уж страшно, случается редко или после этого просит прощения, — эти вещи все еще непонятны многим женщинам, многим девушкам.
Cu DREPTul: Мы уже говорили об отчете Комитета ООН по ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, в котором отмечена обеспокоенность ограниченным доступом женщин к правосудию в Республике Молдова. Как жертвы домашнего насилия справляются с этой ситуацией?
Вероника Телеукэ: В общем-то, система правосудия очень сложна для неосведомленного человека, не имеющего юридического образования. Даже для человека с юридическим образованием, но не практикующего в этой сфере, это очень сложная система, — обращаться в суд, в прокуратуру, к офицеру по уголовному преследованию. Она недружественная, крайне бюрократизированная. С моей точки зрения, она абсолютно не приспособлена к потребностям различных групп населения. Я считаю, что в одиночку пройти через всю бюрократию системы правосудия чрезвычайно сложно.
Нужно собрать все эти документы, нужно, к примеру, иметь отчет о результатах психологической оценке, медицинскую экспертизу. Откуда? Как? Нужно платить? Не нужно платить? Как пойти? С кем оставить детей? Возникает множество проблем, очень много вопросов, которые превышают ее возможности, способность понимания, финансовые, логистические возможности, в конце концов. Нужно отпрашиваться с работы, с кем-то оставить детей, нужно по несколько раз ходить в центр судебно-медицинской экспертизы, нужно куда-то ездить, затем нужно взять заявление и подать его в суд.
Если бы у нас были финансовые средства, например, даже на элементарные расходы, скажем, на проезд, было бы больше организаций, которые могли бы напутствовать этих женщин и девушек, если специалисты были бы достаточно активными.
Возьмем, к примеру, полицейских. Большинство организаций из коалиции очень хорошо сотрудничают с полицейскими, с органами полиции. В то же время, в полицейской системе высокая текучесть кадров и они перегружены. Обойду вниманием полицейских или специалистов, у которых свои стереотипы, и которые очень обескураживают. Те полицейские, которые хорошо делают свое дело, но которых мало, и у которых куча работы, с которой они с трудом справляются, а для жертвы насилия порой помощь жизненно необходима, так как на самом деле речь идет о ее жизни и здоровье. Или социальные ассистенты, в системе которых тоже большая текучесть кадров. Их очень мало и у них множество обязанностей. Считаю, что, по большому счету, для женщин следует создать экстренные специализированные службы поддержки, и я не говорю об очень крупных центрах, а о комнатах неотложной помощи, психологе, специалисте, который может вмешаться, или врачах, вмешательство которых должно быть очень оперативным, которые должны знать, что нужно делать, как документировать инцидент. Многое нужно, не знаю, достаточно ли только одного варианта решения проблемы.
…………
Данный текст – фрагмент подкаста «Cu DREPTul». Полный аудио и текстовой варианты – только на румынском языке.